Слава может прийти к любому, но Б-г защищает тех, кому она не нужна.

141

Пришел как-то к раввину человек и говорит:

- Ребе! Я актер. Играю в нашем драматическом театре….

- Послушай! Мы давно знакомы. К чему это вступление? 

- Просто я волнуюсь. У меня был сокурсник. Павлик. Это фамилия – Павлик. Ему с такой фамилией и кличка никакая не приставала. Талантливый парень. Память идеальная. Схватывал все на лету. Играл как жил. На четвертом курсе его заметил один известный режиссер и пригласил сниматься в своем фильме. Роль, между прочим, одна из главных. Фильм загляденье. Как сейчас говорят, кассовый. В общем, у парня в двадцать лет известность на всю страну. Я бы сказал, даже слава. А потом он как исчез. Говорили, что уехал за границу. Чуть не в Голливуд. И не какой-то там статист, а на ролях. 

А недавно я гулял с внуком в парке. Смотрю, какой-то забулдыга что-то говорит моему пацану. Подхожу, спрашиваю: «В чем дело?!» А он пристально так смотрит на меня и говорит: «Что, не узнал?» Меня как молнией шарахнуло. Павлик! Павлик, да не тот. Абсолютно спившийся тип с классическим вбитым носом. Да и одет под стать имиджу.  Присели мы на лавку поговорить. Вспомнили учебу, наших. Кто, кем и где. Мне, конечно, хотелось узнать, с ним-то что случилось, но спрашивать не решался. Он сам все рассказал.

Как после фильма оказался на вершине горы под названием «жизнь». Как вращался среди столичного бомонда. Думал, что вот оно счастье. Ан, нет! Сниматься не звали. В театрах не ждали. Нет. Роли предлагали. Но не те. Не главные. Театральные режиссеры его просто не понимали. Да и куда им. Кино – это игра мысли, а театр – игра голоса. Это он так сказал. Из столицы уезжать не хотел. Хотя, я думаю, в нашем театре уже бы заслуженным был. Перебивался случайными заработками. Начал пить. Потом фактически бомжевал. А тут мать его умерла, и квартира ему осталась. Вот и вернулся.

Он бы еще поговорил, да внук совсем занудился, и мы ушли. Хотя… мне и самому, как бы это сказать, было не очень приятно с ним общаться. Не потому, что плохо одет и неопрятен. Нет! Получив такую фору, так глупо распорядиться жизнью. Ожидать, что с неба будет сыпаться ман, при этом даже не выйти посмотреть, а может он действительно выпал. Глупо и бездарно. Прямо каламбур! Бездарно распорядился даром. Ни семьи, ни детей. Из всей родни ближе всех – бутылка. Почему?! Почему люди, глотнув славы, не могут забыть ее вкуса. Не просто не могут, а готовы обменять жизнь на второй глоток.

- Я не думаю, что готовы многие. Как раз большинство понимают, что получив мгновенье славы, надо прикладывать огромные усилия, чтобы добиться признания, и титанические усилия, чтобы это признание сохранить. В противном случае мгновенье славы оборачивается вечностью забвения. А ведь именно забвением воспринимают обычную жизнь люди, которых хотя бы мимолетно коснулась слава.

- А ведь действительно, Павлик так и сказал: «Меня все забыли. Я! Я, как простой работяга, ходил по магазинам, стоял в очередях, готовил жратву и каждый день думал о хлебе насущном. Это было невыносимо…» Я еще подумал, что я-то это все делаю. И как-то без ощущения невыносимости. Конечно, у меня не было такого взлета, но как говорят, чем выше взлет, тем больнее падать.

- Дело не во взлете. Все определяет стремление. Слава приходит к тем, кто талант умножает на труд. Но одни стремятся к труду, другие к славе. Причем у некоторых стремление к славе такое сильное, что они, как и твой Павлик, согласны взять ее в кредит.

- В каком смысле в кредит?!

- Славу нельзя получить раз и навсегда. Она как кредит, который приходиться выплачивать всю жизнь. И если пропустить хотя бы один  платеж, можно лишиться ее навечно, и она окажется у того, кто согласен платить всегда и на любых условиях.

Кстати, когда я сказал, что все определяет стремление, я вспомнил одну хасидскую притчу.

Был такой Аптский ребе. Раби Авром-Йеошуа Ешель, которого еще называли праведник из Апты. У него были сотни, тысячи учеников. Он был настолько известен, что каждое его появление на улице превращалось в шествие. А если он куда-нибудь выезжал, то по краям дороги, на каждом перекрестке стояли сотни евреев в надежде увидеть лицо праведника.

Как-то ехал Раби Авром-Йеошуа со своим сыном Иче-Меиром в коляске, за которой двигалась целая толпа народа.

- Почему они оказывают мне такие почести? В чем провинился я перед Всевышним? – с горечью спросил Раби своего сына.

- Эти люди не оказывают тебе никаких почестей. Они пришли посмотреть на меня, – ответил Иче-Меир.

- Почему же они хотят видеть тебя?! – спросил ребе.

- Как почему! Ведь я сын праведника из Апты!

Такая вот история.

- Сын молодец. Так мудро ответил и с юмором.

- Конечно, молодец. Но вернемся к стремлению. Разве Раби Авром-Йеошуа стремился к славе? Нет. Вся его жизнь – это стремление к праведности. И его вопрос – в чем провинился я перед Всевышним? – это проявление высшей степени скромности. Скромности, присущей праведникам. Когда оказываемые ему почести рассматриваются, как неравенство по отношению к другим. Помнишь, когда Мирьям и Аарон стали упрекать Моше в том, что он без всяких на то оснований возвышается над другими, Моше промолчал, потому что «…БЫЛ СКРОМНЕЙШИМ ИЗ ВСЕХ ЛЮДЕЙ, ЧТО НА ЗЕМЛЕ».[1] И вступился за Моше Г-сподь Б-г наш, благословен Он, и наказал Мирьям. Понимаешь?

- Не очень.

- Слава может прийти к любому, но Б-г защищает тех, кому она не нужна.



[1] Бемидбар 12:3